Опытная машинистка печатает приказ командующего аудио

Опытная машинистка печатает приказ командующего аудио

Генерал и машинистка

575

Россия. НaчШтaба округа вoзвpащаeтся со сборов и вызывает старую опытную
машинистку:

— Вeрa Иванoвна, надо срочно подготовить Приказ командующего округом «О
состоянии воинcкoй дисциплины». Вы готовы?
— Гoтова.
— Ну и отлично. Тогда начинаем..
(ходит по кабинету и диктует)
— #Б BАШУ MАТЬ.
М: (мaшиниcтка печатает)
«Товарищи офицеры!»

— НИКТО НИХ@Я НЕ ДЕЛАЕТ!
М: «В войсках упала воинская дисциплина»

— ФСЕ ЛЕЖАТ И ДР%%АТ!
М: «Командиры устранились от выполнения служебных обязанностей..»

— МЕДНОГОЛОВЫЕ ОП&$ДАЛЫ, БЛ@, ПОЛЗАЮТ КАК БЕРЕМЕННЫЕ МАНДАВОШКИ, ВОДКУ
ПЬЯНСТВУЮТ, БЕСПОРЯДКИ НАРУШАЮТ, @БУТ ВСЁ, ШТО ШЕВЕЛИТСЯ !
М: «Воспитанием никто не занимается, строевая выучка ослабла, участились случаи
пьяных дебошей и бесчинств по отношению к местному населению.

— Е%%ТЬ ФСЕХ.
М: «Приказываю!»

— ЭТОМУ НОВОМУ ПРЕЗЕРВАТИВУ, ЧТО ВОЗОМНИЛ СЕБЯ ДИРИЖАБЛЕМ, КЛИЗМУ С ПАТЕФОННЫМИ
ИГОЛКАМИ, А НЕ ЛАМПАСЫ!
М: «Командира дивизии полковника Иванова предупредить о неполном служебном
соответствии. «

— ОСТАЛЬНОЕ СТАДО ПУСТЬ В%%БЕТ САМ!
М: «Остальных виновных комдиву наказать своей властью»

— П%%ДЕЦ!
М: «Командующий округом генерал-полковник Петров»

Источник статьи: http://www.xa-xa.org/2011/12/08/general-i-mashinistka.html

Опытная машинистка печатает приказ командующего аудио

Генерал вызвал к себе лейтенанта:
— Лейтенант, что у вас за бардак творится? Расхлябанность, дисциплина никакая, устав не соблюдаете, вояки херовы. Вот я в ваши годы знаете каким бравым солдатом был! Помню случай один-иду я через лес, на плече ружьё с двумя патронами всего. Тут на меня выбегает огромный кабан. Я не растерялся, ружьё схватил, бах! И с одного патрона его уложил. Достал нож, ляжку ему отрезал, на плечо взвалил, иду дальше.И тут второй кабан, ещё больше первого. Ну я вторым патроном его уложил, иду дальше.
Тут у генерала зазвонил телефон, он поднял трубку:Я занят, перезвоните позже. Так на чём я остановился?
— Ну как, товарищ генерал, вы одну ляжку на одно плечо, вторую на другое.
— Ах, да. И так я этой шлюхе засадил что с нее даже парик слетел!

Комментарии

Генерал вызвал к себе лейтенанта:
— Лейтенант, что у вас за бардак творится? Расхлябанность, дисциплина никакая, устав не соблюдаете, вояки херовы. Вот я в ваши годы знаете каким бравым солдатом был! Помню случай один-иду я через лес, на плече ружьё с двумя патронами всего. Тут на меня выбегает жирная шлюха. Я не растерялся, ружьё схватил, бах! И с одного патрона ее уложил. Достал нож, ляжку ей отрезал, на плечо взвалил, иду дальше.И тут вторая шлюха, ещё больше первой. Ну я вторым патроном ее уложил, иду дальше.
Тут у генерала зазвонил телефон, он поднял трубку:Я занят, перезвоните позже. Так на чём я остановился?
— Ну как, товарищ генерал, вы одну ляжку на одно плечо, вторую на другое.
— Ах, да. И так я этому кабану засадил что с него даже клыки поотлетали!

Генерал вызвал к себе шлюху и так ей засадил, что с нее даже парик слетел. А это лейтенант.

Генерал вызвал к себе офицера:
— Ничего не понимаю… И это офицеры? Говно какое-то, пидоры, блядь. Родина им дала звёздочки — носи! Носи звёздочки, блядь! Не хочу, хочу жрать говно! Что такое? Это армия?! Это армия?! Суки… Мудачьё — офицеры. Погоны нацепили, говно жрут — пидоры, блядь, ёбаные…

Генерал вызвал к себе лейтенанта:
— Пидорас ты, а не лейтенант!

Генерал вызвал к себе лейтенанта:
— Кажется мы стали забывать что такое склероз. Эх, мусятинки бы.

Собрались три охотника и травят байки. Первый говорит:
— Типа иду как-то по лесу, а в ружье только один патрон остался.
Вдруг из кустов выскакивает огромный волк и на меня несется.
Ну, думаю, если сейчас последним патроном не убью — хана мне.
Вскинул ружье, выстрелил — и прямо в глаз.
Второй говорит:
— Это фигня все. Вот я как-то иду по лесу. Ружья нет, только финка.
Вдруг вижу, на меня два волка бегут. Один прыгнул — я ему в полете
брюхо пропорол. Второй набросился, рвать начал. В общем, и его я
зарезал.
Третий говорит:
— Все это туфта. Вот я один раз иду по лесу. Ни ружья, ни ножа. Вдруг
вижу — стая волков. Я — на дерево. Забрался на сук, сижу. А волки
снизу подпрыгивают, практически до ног достают. Ну, полез я повыше.
Лезу, хватаюсь за ветку, она трещит, обламывается, и я вниз лечу .
Первые двое:
— Ну, и дальше что?
— Да, сожрали нахуй.

Охотник рассказывет байку:
— Иду я значит с охоты по лесу. Остался один патрон. Вдруг волки окружают…Что делать? Беру об колено ствол перегибаю дугой и как по кругу БАХ! Все волки замертво падают!
— Ну ты и загнул…
— А если б не загнул не убил бы…

Кабан охуенная тема

ЭТИМ ГЕНЕРАЛОМ БЫЛ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК ПЕТРОВ
НaчШтaба округа вoзвpащаeтся со сборов и вызывает старую опытную
машинистку:
— Вeрa Иванoвна, надо срочно подготовить Приказ командующего округом «О
состоянии воинcкoй дисциплины». Вы готовы?
— Гoтова.
— Ну и отлично. Тогда начинаем..
(ходит по кабинету и диктует) __
— ЁБ BАШУ MАТЬ.
М: (мaшиниcтка печатает)
«Товарищи офицеры!»
— НИКТО НИХ@Я НЕ ДЕЛАЕТ !
М: «В войсках упала воинская дисциплина»
— ФСЕ ЛЕЖАТ И ДР%%АТ!!
М: «Командиры устранились от выполнения служебных обязанностей..»
— МЕДНОГОЛОВЫЕ ОПЕЗДАЛЫ, БЛ@, ПОЛЗАЮТ КАК БЕРЕМЕННЫЕ МАНДАВОШКИ, ВОДКУ
ПЬЯНСТВУЮТ, БЕСПОРЯДКИ НАРУШАЮТ, @БУТ ВСЁ, ШТО ШЕВЕЛИТСЯ !
М: «Воспитанием никто не занимается, строевая выучка ослабла, участились
случаи пьяных дебошей и бесчинств по отношению к местному населению.
— Е%%ТЬ ФСЕХ.
М: «Приказываю!»
— ЭТОМУ НОВОМУ ПРЕЗЕРВАТИВУ, ЧТО ВОЗОМНИЛ СЕБЯ ДИРИЖАБЛЕМ, КЛИЗМУ С
ПАТЕФОННЫМИ ИГОЛКАМИ, А НЕ ЛАМПАСЫ!
М: «Командира дивизии полковника Иванова предупредить о неполном
служебном соответствии. »
— ОСТАЛЬНОЕ СТАДО ПУСТЬ В%%БЕТ САМ!
М: «Остальных виновных комдиву наказать своей властью»
— П%%ДЕЦЦ!!
М: «Командующий округом генерал-полковник Петров»

Приобщиться

Ваш интернет-браузер устарел

Для комфортной работы в Сети рекомендуем использовать современный браузер. Здесь можно найти последние версии

Источник статьи: http://baneks.site/%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D1%80%D0%B0%D0%BB-%D0%B2%D1%8B%D0%B7%D0%B2%D0%B0%D0%BB-%D0%BA-%D1%81%D0%B5%D0%B1%D0%B5-%D0%BB%D0%B5%D0%B9%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B0/?p=2

Перевод Приказа с Армейского языка на Русский 🙂

Возвращается нaчальник штaба округа после проверки воинской части и зовёт старую опытную машинистку:
— Надежда Петровна, срочно нужно Приказ командующего округом напечатать «О состоянии воинской дисциплины в такой-то части». Вы готовы?
— Готова.
— Вот и замечательно. Тогда печатайте!

Ходит туда-сюда по кабинету и надиктовует:
— Ё … вашу мать.

— Никто в этой долбанной части ни … я не делает!
Машинистка переводит:
— В части №… упала воинская дисциплина

— Все лежат и др …. ат!
Машинистка редактирует:
— Командиры самоустранились от выполнения своих служебных обязанностей.

— Медно-головые о..здалы, ползают как беременные м . вошки, водку жрут, беспредел нарушают, е …. ут всё, что движется!
Машинистка:
— Воспитанием солдат никто не занимается, строевая подготовка ослаблена, участились случаи пьяного дебоширства и аморального поведения в отношении с местным населением.

— Е . ть их всех.
Машинистка печатает:
— Приказываю!

— Этому новому презервативу, который считает себя дирижаблем, клизму со швейными иголками, а не лампасы!
Машинистка отбивает:
— Командира части, полковника Петрова, предупредить о неполном служебном соответствии.

— Своё стадо пусть вы … ет сам!
Машинистка:
— Всех виновных, полковнику Петрову, наказать своей властью.

— П ….. ц!
Машинистка заканчивает приказ:
— Командующий округом генерал-лейтенант Смирнов!

Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/id/5a3f5e9f799d9d2c5ca24080/perevod-prikaza-s-armeiskogo-iazyka-na-russkii—5a508f21256d5ce8cf9b9b8c

Одна машинистка печатает 100страниц за 5дней а вторая столькоже только за 4дня. за сколько дней напечатают эти машинистки

Ответ или решение 1

Найдем какое количество страниц печатает первая машинистка за один день, для этого необходимо количество напечатанных страниц первой машинисткой разделить на время, которое было затрачено ей:

100 : 5 = 20 страниц первая машинистка печатает в один день;

Найдем какое количество страниц печатает вторая машинистка за один день, для этого необходимо количество напечатанных страниц второй машинисткой разделить на время, которое было затрачено ей:

100 : 4 = 25 страниц вторая машинистка печатает за один день;

Найдем сколько за один день печатают страниц две машинистки вместе, для этого необходимо сложить количество напечатанных листов первой машинисткой в один день и количество листов, напечатанных второй машинисткой в один день:

20 + 25 = 45 страниц напечатали две машинистки вместе в один день;

Найдем сколько времени потребуется двум машинисткам вместе , для того чтобы напечатать данное количество листов, для этого необходимо количество страниц, которое необходимо напечатать разделить на количество страниц, которое две машинистки печатают вместе за один день:

90 : 45 = за 2 дня две машинистки напечатают 90 листов.
Ответ: за 2 дня две машинистки напечатают 90 листов.

Источник статьи: http://vashurok.ru/questions/odna-mashinistka-pechataet-100stranits-za-5dney-a-vtoraya-stolkozhe-tolko-za-4dnya-za-sko

Ода машинистке

«Как преуспеть в журналистике? Ищите машинистку… Давайте объявления, безграмотным отказывайте. Кто знает, может быть, вам повезет, счастливый случай всегда приходит к тем, кто его достоин. И вы найдете отличную машинистку… Удача обеспечена, если это будет дама лет 40–50, с высшим образованием, мягким характером, много читающая, скромная и застенчивая, без семьи, но со знанием двух-трех языков.

Конечно, такая машинистка начинает оценивать все, созданное вами. Не пугайтесь этого. Не сопротивляйтесь. Выслушивайте замечания и как бы невзначай поданные реплики, обязательно все учитывайте. Если она без вашего согласия что-то исправит, вставит другие слова, не напечатает какие-либо предложения, сделайте вид, что не заметили. Вы диктуете ей пять-шесть фраз, смысл и появится, так стоит ли сопротивляться? Если машинистка… будет делать все это элегантно, спокойно, ненавязчиво, то в результате вы получите текст, в котором каждую фразу захочется читать…

Надиктовывайте свои статьи, эссе, беседы и интервью, рассказывайте о том, что вас волнует и беспокоит, что вы увидели за день, что вам понравилось и что нет. Ваша помощница сумеет создать из этого

статью, реплику, эссе, фельетоны, рассказы. У вас было стандартное начало, банальная середина, растянутый конец… А вечером… окажется: начало оригинальное, середина доказательная, конец неожиданный. Отличный способ преуспеть в журналистике». Мудрые эти слова принадлежат перу Владимира Владимировича Шахиджаняна. Писатель, журналист, психолог, культуролог, автор многих книг. Одну из них, «Гимнастика души», подарил недавно мне. Автор великолепной программы «Соло на клавиатуре»; программа научит любого человека прекрасно набирать слепым десятипальцевым методом. Независимо от того, на клавиатуре компьютера или пишущей машинки.

Свои заметки о роли машинистки автор назвал ироническими. Напрасно. Он недалек от истины. Квалифицированная машинистка, грамотная и умная, в самом деле может улучшить рукопись не только журналиста, но и любого писателя.

Сизифов труд – страниц перепечатка, Где каждая строка – почти взрывчатка, Когда орут: «Быстрей роман гони нам!», О, Нина Леопольдовна! О, Нина! Нинон, моя Нинон. Не знаю, кто из авторов написал маме эти строчки. Написать мог каждый. Работа машинистки, действительно труд, адский, титанический. Правда, «сизифов» означает «безнадежный», «бессмысленный». Мамин труд имел смысл!

Все подчинено сдаче номера. В любой момент личные дела летят в тартарары. Пропадают билеты в театр, сдаются путевки в Дом отдыха, отменяются дни рождений. Отменяются или откладываются до лучших времен, после того, как будет подписан номер. Тогда станет спокойнее. Номер выходит, но спокойнее не становится. Передышка короткая, а затишье, если и наступает, – затишье перед бурей. На очереди номер следующий.

За день глаза машинистки пробегают многие километры строк, написанных порой самым неразборчивым почерком, ее руки совершают тысячи однообразных движений. Но как же приятно смотреть на эти руки!

Наталья Иванова, первый заместитель главного редактора нынешнего журнала «Знамя»; во время работы с мамой она была в отделе поэзии:

• Между первым и вторым этажами в «Знамени» (обложенный белым кафелем особнячок русского модерна, лестница деревянная, ореховая, такие же панели по стенам) была бездна. Начальство – там, наверху. Обыкновенные литсотрудники – на первом, куда можно прямо с улицы, то есть с бульвара, зайти. Бессменной секретаршей и «мамой» всей редакции была Фанни Абрамовна Левина, машинисткой Нина Леопольдовна Мушкина.

Лев Аннинский, литературный критик:

• В 1960-м году меня взяли в отдел критики журнала «Знамя». Журнал был в самой середине разворачивающейся литературной борьбы интеллигентов-либералов с партократами-сталинцами. Толстый, солидный, старый, он печатал добротные тексты.

Двухэтажный особнячок на Тверском бульваре, где мы размещались, хранил легенды прежних насельников. В 20-е годы какой-то японский дипломат, по слухам, совершил харакири у себя в кабинете на втором этаже (где теперь сидел главный редактор), и кровь стекала на первый (как раз к нам, в отдел критики).

Новые легенды наслаивались на старые: «На втором этаже сидят начальства, на первом – ничтожества!» Подымаясь с рукописями к «начальствам» по скрипучей деревянной лестнице, «ничтожества» настраивались на иезуитский лад: руководители журнала умело прятали свою интеллигентность под непрошибаемой броней марксисткой ортодоксии и недрогнувшей дланью корежили и рубили тексты. А на первом этаже колобродили забегающие сюда через заднюю дверь обтрепанные студенты Литинститута: в одном кармане рукопись, в другом бутылка; эти на второй этаж вообще не подымались.

Меж бонзами верхнего этажа и бомжами нижнего существовал в «Знамени» еще один человеческий тип: женщины, которые подымались по скрипучей лестнице без страха и трепета, потому что именно через их руки проходили в печать те самые добротные литературные тексты, на которых держалась репутация журнала. Это они правили, расставляли знаки препинания, перебеливали и корректировали живых советских классиков, не утруждавших себя черновой работой.

Одна из этих женщин числилась машинисткой. Ее звали Нина

Мушкина. К этому простецки-русскому сочетанию присоединилось загадочное польское отчество: Леопольдовна. И внешность ее была загадочна: зачесанные назад в пучок белые волосы наводили на мысль то ли о пудре париков времен матушки Екатерины, то ли на вдовью седину времен, когда Отец народов чистил страну от ленинцев. И в глазах ее – то ли ирония пряталась, то ли чистосердечная доброта.

• Нина Леопольдовна Мушкина – обыкновенная легендарная женщина. Обыкновенная – потому что ее профессия может кому-то показаться будничной: машинистка! Нынешнее поколение, избалованное компьютерами, скоро не будет понимать, что означает это слово. А когда-то оно было волшебным. Легендарная – потому что все самые значительные писатели сороковых, пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годов приносили ей, машинистке, свои рукописи. Верили: если она перепечатает, рукопись обязательно станет книгой! У Нины Леопольдовны был безошибочный вкус, безукоризненная грамотность.

. Я всегда сравниваю профессию моей мамы с профессией музыканта. Пальцы порхают по пожелтевшим потрескавшимся клавишам, исполняя какой-то танец, неистовый по быстроте, сложнейший по композиции. Останавливаются на доли секунды, когда кончается строка, и с новой силой пускаются в пляс. Та-та-та-та… Пулеметная скорость. То они отбивают на одном месте чечетку – это когда буквы «ходовые», центральные, то делают прыжок в сторону, вовлекая в безудержный хоровод скучающие «ы», «й». Та-та-та… Будто неутомимый пианист играет на рояле.

Ну а машбюро – это уже оркестр. Разве что нет дирижера.

Впрочем, у каждой машинистки дирижер свой – рукопись. У одной машинистки на столе – серьезная статья, которую печатаешь сплошняком, строчки длинные, мало абзацев; у другой – стихи, а значит, строчки короткие, то и дело приходится переводить каретку; у третьей – таблица, и тогда двигаешься вперед медленнее, вчитываясь в цифры. Разный темп, разный ритм. Повинуясь тексту, кто-то печатает на одном дыхании, почти без остановки, кто-то часто меняет страницу.

Но полной тишины нет никогда. На какое-то мгновение одна из машинисток может остаться в одиночестве, но упрямо и задорно она будет вести сольную «партию», дожидаясь, пока присоединятся другие. И они, отдохнув всего миг, действительно бросаются на подмогу, включаясь в неистовый темп, пытаясь догнать, наверстать упущенное.

Бегают по клавишам пальцы машинисток, незаметных тружениц, совершая свой замысловатый танец, выстраивая на страницах буквы в слова. Слова – в предложения. От того, как машинистка выполнит работу, зависит порой успех дела. Исказила фамилию, перепутала цифры, не там поставила запятую – сколько потом может быть ошибок, недоразумений!

Главлит – Главное управление по охране государственных тайн в печати – время от времени готовил секретный циркуляр «О вредительстве в печати». Приводились примеры: «Мелкий тоскливый вождь сеял над зеркальным прудом», «Великосоветская чернь», «Под куроводством партии Ленина-Сталина»… Надо ли говорить о последствиях!

К счастью, иногда дело заканчивалось смехом. Помню, позвони-

• Читала статью в «Московском комсомольце»? Вся Москва хохочет!

В статье говорилось, как московский журналист приехал в Бухарест, чтобы написать о работе тракторного завода. Сопровождал журналиста один из руководителей завода. На одном из межцеховых переходов этот руководитель «увидел кучи мусора. Он тут же нашел секретаря цеховой организации и покакал (выделено мной. – Е.М.) на свалку. Парень смутился, а когда мы возвращались обратно, от прежней кучи не осталось и следа».

Прелесть ошибки – одна буква в слове показал – состояла не только в том, что нелитературное слово пробралось на страницу газеты. Главное, вписалось по смыслу!

Я слышала, что у академика Евгения Викторовича Тарле была уникальная коллекция документов и текстов с аналогичными опечатками. «Очепятками» – говорила мама.

Машинисткам не присваивают разряда, как, например, слесарю, токарю, однако, и здесь есть своя градация. Своя табель о рангах. Самая высокая квалификация – у редакционной машинистки.

Спору нет, нелегко печатать и статистические таблицы, и технический текст. Но все же в этих случаях машинистка имеет дело с колонками цифр, с молчаливыми скупыми строчками. В редакции же – с человеком, с творчеством. Она первый читатель, первый критик, первый советчик. И начинающий юнец, выпускник факультета журналистики, и маститый писатель робеют перед ней:

Этот вопрос маме задавал каждый, чью рукопись она печатала. Если не нравилось, восторженных слов не говорила. Одному очень назойливому автору-графоману ответила стихами какого-то немецкого поэта:

Ты требуешь сказать, что мне велит душа? Что ж, книгу я прочел. Бумага хороша… При всех своих амбициях авторы обычно не спорили. Понимали: мамина оценка профессиональна!

Профессиональными машинистками дорожили все известные писатели. О них – в повести Юрия Нагибина «Машинистка живет на 7-м этаже» (кстати, это оказался мужчина, освоивший клавиатуру). И в стихотворении Евгения Евтушенко «Первая машинистка»:

Машинисток я знал десятки,

А быть может, я знал их сотни.

Те – печатали будто с досады,

Те – печатали сонно, сонно.

Были резкие, были вежливые.

Всем им кланяюсь низко-низко.

Но одну не забуду вечно

– Мою первую машинистку.

Далее Е. Евтушенко описывает, как он, сотрудник спортивной редакции, пришел к ней, к Татьяне Сергеевне, с маленькой заметкой, как ходил потом много раз. Обычно она кривила рот, критиковала, и было у нее «скучное выраженье лица». Ругала и за почерк, и за содержание.

Но однажды листочки скомканные Я принес к ней в табачный дым.

А она: «Вроде праздник не скоро, Что – не к празднику? Поглядим!»

То же скучное выраженье, Мол, ни холодно, ни горячо. Вдруг затихла машинка:

«Женя, а вы знаете – хорошо!»

С Евгением Евтушенко мама не работала, но для скольких же писателей она была первой машинисткой! Скольким говорила: «А вы знаете – хорошо!»

Она не литератор, не имеет соответствующего образования, однако, за долгие годы работы в редакции опытная машинистка начинает отлично разбираться во всех тонкостях, нюансах. Нет, она не просто исполнитель. Под ее руками рождается новое произведение.

Много людей будет еще работать над рукописью – редактор, корректор, рецензент. Все это потом, а пока главное действующее лицо – она, редакционная машинистка. В газете, в журнале, в книге мы прочитаем гладкое, отшлифованное произведение, доведенное до кондиции. Но она, и только она, видела, как оно создавалось, чувствовала все муки творчества писателя, потому что мучилась вместе с ним. Она терпеливо перепечатывала бесконечные варианты, шла рядом с автором нехожеными тропами, искала лучшую дорогу. И когда наступал конец, когда она ставила последнюю точку, ей делалось очень грустно – жаль расставаться с героями, к которым привыкла.

В «Знамени» машбюро не было. Всего две машинистки. У одной рабочий день – от и до. На ее столе обычные протоколы заседаний редколлегий, гонорарные ведомости и редакционные планы, письма, приказы, распоряжения… Текущие дела. А авторы и их рукописи – это в руках мамы.

В редакции тесно. Свободных комнат нет. Мамин рабочий стол был бы уместен в секретариате, но там постоянный шум и гвалт. И тогда двери своих кабинетов распахнули для нее заместители главного редактора. Удивительно, замы были разные – Л. Скорино, Б. Сучков, А. Макаров, а их отношение к маме и к ее орудию производства оставалось неизменным:

• Пожалуйста, Нина Леопольдовна, располагайтесь здесь, вы не мешаете.

Замы, как правило, появлялись на работе не раньше двух часов, да и не засиживались допоздна. Мама легко приспособилась к их графику: приходила рано, днем убегала кормить бабушек. Потом возвращалась на «вечернюю смену». А если аврал, то не разгибала спину и днем. Замы безропотно терпели пулеметную очередь над своими головами. Даже радовались. Думали: если машинистка на глазах, то и работа пойдет быстрее.

Быстрее не бывает. Двенадцать страниц в час, не на электрической машинке, а на обычной, механической. Двенадцать страниц – практически без ошибок, без помарок и перебивок.

Для мамы Людмила Ивановна – авторитет непререкаемый. В юбилейном номере «Знамени», посвященном 70-летию журнала, бывшие сотрудники и авторы так вспоминают о ней: «Скорино была моложавой дамой с сияющими голубыми глазами, прелестной»; «Дама в летах постбальзаковских, по-пожилому очень красивая, роскошно одетая и стройная»; «Скорино – полная дама с лицом малявинской крестьянки»… Что ж, не без иронии! Тем не менее, должное ее мастерству отдавали.

Дома, на нашей полке, несколько книг Людмилы Ивановны Скорино. О творчестве Валентина Катаева, Петра Павленко, Анны Караваевой, Павла Бажова. На книге «Павел Бажов», подаренной маме, она написала:

Нине Леопольдовне Мушкиной, моему дорогому другу, первому читателю и критику – всегда суровому, требовательному, заставлявшему меня со стонами и скрежетом зубовным все переделывать заново (помните Вашу оценку

с благодарностью и любовью. Л. Скорино. 19 сентября 61 г.

Мама печатала статьи Людмилы Ивановны о Шагинян – для журнала, для книги «Семь портретов»; кроме того, две большие монографии: «Мариэтта Шагинян – художник»:

Дорогой Нине Леопольдовне подношу эту книгу, которую ее волшебные пальцы превратили из мечты в реальность, из замысла – в рукопись, множество раз прошедшую через ту славную пишущую машинку, на которой Вы за свой век успели отпечатать все классические произведе­ ния советской литературы. Счастлива, что

и я попала на эту машинку и горжусь дружбой

с Вами. Скромный Ваш автор Л. Скорино. 1981 г.

Мама не любила работать под диктовку. Она должна была видеть рукопись, держать в руках, «чувствовать». Для полного кайфа ей требовались страницы, где черт ногу сломит – склеенные «простыни», вставки, вставки на вставках… Думаю, она с радостью работала бы с Анатолем Франсом! «Каждая страница была подскоблена, переправлена, изрезана ножницами. – пишет исследователь его творчества. – Он делал бесконечные исправления, изменял порядок фраз, находил новые переходы, разрезал свои листки на какие-то причудливые фигуры, ставил в начале то, что было в конце, вверху, что было внизу, и все это подправлял кисточкой с клеем. Некоторые части, уже набранные, были им написаны вновь, потом восемь или десять раз переделаны. »

Для мамы работать с такой рукописью – истинное удовольствие. Тут уж она в своей тарелке. Авторы этого не понимали, порой извинялись:

• Правка большая! Разберете ли?

Разберет! Когда Фанни Абрамовна, секретарь, болела, мама перебиралась за ее стол. Вместе с машинкой. Постоянно звонили телефоны, приходили и уходили авторы, главный редактор без конца давал поручения, просил с кем-то соединить, что-то передать, взять… Да и Шурочка Тихонова, курьер, ждала указаний.

Мама – многостаночница. Все успевала: и секретарские обязанности, и свои, машинописные. При этом скорость не уменьшалась, а качество не становилось хуже. Прямо как Поликсена из «Театрального романа» Михаила Булгакова: «Надо отдать справедливость Поликсене Торопецкой: дело свое она знала. Она писала десятью пальцами – обеими руками; как только телефон давал сигнал, писала одной рукой, другой снимала трубку». Все так. Впрочем, разница была. Мама печатала не десятью пальцами, а четырьмя-пятью. И это всех удивляло.

Исследователи творчества Булгакова считают, что у Поликсены есть прототип. Вариантов два. Первый – Нина Павловна Гордон, несколько лет проработавшая с Михаилом Кольцовым. Естественно, общалась с Булгаковым. Потом бессменный секретарь Константина Симонова.

Второй вариант более правдоподобный – Ольга Сергеевна Бокшанская, секретарь дирекции Московского Художественного театра, личный секретарь Владимира Ивановича Немирович-Данченко. Тут уж знакомство с Булгаковым самое тесное: Бокшанская – родная сестра Елены Сергеевны, жены Булгакова. Как бы то ни было, все они многостаночницы.

• У меня то густо, то пусто, – говорила мама о своей работе. Пусто никогда не бывало. Скорее так: или густо или нормально.

Чаще все-таки густо. Потому что, помимо графика сдачи номера, существует еще один «железный» график – творческий процесс писателя. По закону подлости они, как правило, не совпадают. Там, где сроки диктует типография, все ясно: надо лишь четко организовать работу. Процесс управляемый. Второй график – это вдохновение, показатель непланируемый и непредсказуемый.

Творческий процесс не терпит насилия, тем более, со стороны машинистки. Не укладывается в расписание. Конечно, какие-то сроки редакция авторам устанавливает, да и они сами для себя тоже; иначе анархия. Но сроки срываются. У всех уважительные причины: лежал в больнице, был в командировке, гости из другого города нагрянули… А у машинистки – вот ведь логика! – причин быть не должно. Никаких. Зачем ложиться в больницу, когда можно лечиться амбулаторно, совмещая с работой? Зачем идти в отпуск, когда синоптики обещают плохую погоду?

По тому же закону подлости несколько писателей ставят последнюю точку в своих произведениях почти одновременно. Тут уж машинистка – словно железнодорожный диспетчер. Если «состав» невелик, страниц двадцать-тридцать, удается пропустить его вне расписания. Но как быть, когда на стол ложатся две повести? Три романа?

Авторы умоляют, смотрят заискивающе. Стоят с протянутой рукой. Состояние это прекрасно охарактеризовал Виктор Шкловский: «Когда вещь кончена, то человек, который создал эту бессмертную вещь, делается просителем». Прежде всего просителем у машинистки. Всем надо срочно: завтра, сегодня…

• Может, вчера? – невесело шутит мама. – Не могу, хоть режьте.

Резать не режут, но бегут к Кожевникову: уговорить Мушкину. Не раз я видела, как редактор выходил из своего кабинета:

• Нина Леопольдовна, пожалуйста, эту рукопись в первую очередь. Она в номер.

Мама – само послушание:

• Хорошо, Вадим Михайлович. Но ведь то, что я печатаю, тоже в номер.

Кожевников разводит руками:

• Вам найдем другую машинистку.
• Как другую.

Автор в ужасе. Автор в истерике. Печатать должна только Нина Леопольдовна. Она сделает быстро и без ошибок. Но главное, у Нины Леопольдовны легкая рука.

Молва о легкой руке моей мамы ходила среди всего писательского мира. Если печатает Мушкина, значит, рукопись будет одобрена редколлегией. Возможно, это совпадение, но факт остается фактом: то, что выходило из-под маминых рук, чаще всего, действительно, шло зеленой улицей. В крайнем случае, маленькие доделки-переделки. А может, это авторы у нее такие талантливые…

Впрочем, какой бы ни был аврал, редактор спокоен. Знает: Нина Леопольдовна что-нибудь придумает.

«Что-нибудь» – понятие вполне конкретное. На военном языке это – «резервный полк»; на космическом – «дублеры». Словом, палочки-выручалочки. Внештатный актив.

Он создавался годами. Требования – стопроцентная грамотность, аккуратность, знание корректуры и культуры письма. При этом, конечно, не подводить, все делать в срок.

Некоторые кандидатуры отсеивались сразу, хотя и отвечали всем критериям. Но не подходил шрифт машинки! И дело даже не в том, что у одного агрегата он слишком мелкий, у другого крупный. Он разный! А ведь рукопись нередко приходилось делить между двумя, а то и тремя машинистками. Работа, выполненная разным «почерком», будет выглядеть некрасиво. Кроме того, автор поймет-догадается, что печатала не Нина Леопольдовна. А он так надеялся на ее легкую руку!

Делить рукопись мама старалась лишь в крайних случаях, когда действительно «зарез». Задача безумно сложная. Прежде всего рассчитать порции, чтобы потом, «при стыковке», не оказалось полупустых страниц, с двумя-тремя повисшими вверху строчками. Сделать это практически невозможно: в рукописи бесконечные вставки, сокращения…

Старт – это полбеды. Труднее на финише, когда машинистки приносят готовые порции. Каждая пронумеровала свою часть карандашом. При той же «стыковке» мы с мамой сводили нумерацию, выстраивая страницы «в затылок», соединяя в единое целое. И все это не на одном экземпляре, а на трех-четырех! Потом надо еще стереть цифры, сделанные карандашом…

Итак, мама поднимает телефонную трубку:

• Нина Яковлевна, вы свободны? Прекрасно. Оставляю у секретаря рукопись и бумагу. Завтра к вечеру, в четырех экземплярах.

Взяли рукопись, перепечатали, привезли. Хорошо, что редакция в центре города; хоть не раз меняла адрес, «крутилась» на одном пятачке. Улица 25 октября, улица Станиславского, Тверской бульвар, Малая Бронная. Недавно я шла мимо своей бывшей школы в Старопименовском переулоке дом 5. Глазам не поверила: на доме номер 7 вывеска –

«Редакция журнала «Знамя». Опять переехали! Судьба: моя школа и мамина редакция – в соседних домах. Ну а машинистки ходили тогда, в основном, на Тверской бульвар. Не сможет Нина Яковлевна, позвонит Розе Владимировне, Анне Ильиничне, Марине Казимировне. Все высочайшей квалификации. Марина Казимировна Баранович, например, давно работает с Пастернаком. Знакомы они были еще в 20-е годы, встречались на литературных вечерах.

Источник статьи: http://1001.ru/articles/post/oda-mashinistke-39610